Заметки о русской литературе, культуре, языке

Позднее Ctrl + ↑

Эпиктет и Марк Аврелий

В трудные мгновения полезно читать стоиков. Совершенное равнодушие к любым лишениям и искренняя любовь к людям — лейтмотив записок Аврелия — римского императора, последователя Эпиктета (раба, получившего свободу за свою мудрость). Сочинение последнего «В чём наше благо?» также включено в издание.

Всегда ревностно заботиться о том, чтобы дело, которым ты в данный момент занят, исполнять так, как достойно римлянина и мужа, с полной и искренней серьезностью, с любовью к людям, со свободой и справедливостью; и о том также, чтобы отстранить от себя все другие представления. Последнее удастся тебе, если ты каждое дело будешь исполнять как последнее в своей жизни, свободный от всякого безрассудства, от обусловленного страстями пренебрежения к велениям разума, от лицемерия, себялюбия и недовольства своей судьбой. Ты видишь, как немногочисленны требования, исполнив которые всякий сможет жить блаженной и божественной жизнью. Да и сами боги от того, кто исполняет эти требования, ничего больше не потребуют.

Марк Аврелий «Наедине с собой. Размышления»

Если тебе не хочется подыматься чуть свет, то тотчас же скажи себе: «Я встаю, чтобы приняться за дело человеческое. Неужели же я буду досадовать на то, что иду на дело, ради которого я создан и послан в мир! Неужели мое назначение — греться, растянувшись на ложе?» — «Но последнее приятнее». — «Так ты создан для наслаждения, а не для деятельности и напряжения сил? Почему ты не смотришь на растения, пичужек, муравьев, пауков, пчел, делающих свое дело и, по мере сил своих, способствующих красоте мира? Ты же не желаешь делать дела человеческого? И не спешишь к тому, что отвечает твоей природе?» — «Но ведь нужно и отдохнуть». — «Согласен. Однако природа установила для этого известную меру, как установила ее и для еды, и для питья. Но ты все же идешь дальше меры и дальше того, что достаточно. В деятельности же своей ты не достигаешь той меры, не доходишь до границ возможного, ибо ты не любишь самого себя. Иначе ты бы любил и свою природу, и ее требования. Другие, любящие свое искусство, всецело отдаются своему делу, забыв и помыться, и поесть. Ты же меньше ценишь свою природу, нежели гравер — гравирование, танцор — танцы, сребролюбец — деньги, честолюбец — славу. Все они, когда увлекутся, предпочитают не есть и не спать, только бы приумножить то, к чему лежит их душа. Неужели же общеполезная деятельность кажется тебе менее значительной и менее достойной усилий?»

Марк Аврелий «Наедине с собой. Размышления»


Слова Антисфена: «Делать добро и пользоваться в то же время дурной славой — в этом есть нечто царственное».

Марк Аврелий «Наедине с собой. Размышления»

Антисфен Афинский (ок. 445—360) — философ, основатель кинетической школы. Марк Аврелий имеет в виду ответ Антисфена по поводу дурных отзывов о нем философа Платона: «Это удел царей: делать хорошее и слышать плохое».

О тщетности стремления к богатству, власти и славе

На последних страницах «Государства» Сократ сообщает, что когда душе Одиссея предложили выбрать новую жизнь после смерти, то, «отбросив всякое честолюбие», среди всех возможных героических и великих жизней, которые были перед ней, душа легендарного странника отыскала жизнь «обыкновенного человека, далекого от дел» и ее «сразу же избрала себе». Быть может, это был первый правильный поступок Одиссея.

Голова Одиссея. Фрагмент скульптурной группы из грота в Сперлонге. Мрамор. Конец 2 в. до н. э. Сперлонга, Археологический музей.

Фотоальбом «Серебряный век»

В издательстве «АСТ» вышел чудесный альбом с фотографиями Моисея Наппельбаума (1869–1958). В него вошли известные и очень редкие портретные фотографии ярчайших представителей Серебряного века: А. Блока, Н. Гумилева, А. Ахматовой, О. Мандельштама, С. Есенина, К. Чуковского, М. Горького и многих других.

Из воспоминаний Иды Наппельбаум

Я еще раз вблизи видела Блока. Отец уговорил меня поехать отвезти ему готовые фотографии. Был чудесный летний день. Я никогда не бывала в этом районе города и с трудом нашла дом на углу Офицерской улицы и набережной реки Пряжки. Вокруг пустынно и тихо, по-провинциальному. Поднялась по прямой недлинной лестнице, позвонила: открыла высокая дама — жена.

— Александр Александрович, к тебе.

И ушла. Он вышел в переднюю, смотрел удивленно, не сразу понял, в чем дело. Потом взял пакет. Держал пакет и, не отрываясь смотрел мне в лицо. И я не отрываясь смотрела а его глаза. Помолчали.

— Ну, зайдемте, — сказал Блок и открыл дверь в комнату. После темной передней кабинет ослепил солнечным светом. В комнате очень-очень скромно. Вернее, очень просто. Рабочий стол у левого окна, возле двери в соседнюю комнату. Он позвал жену, рассматривали карточки. Благодарил. Мы опять улыбались без слов и смотрели друг на друга. Ведь я была юная, двадцатилетняя! Наконец я догадалась уйти... Он проводил к дверям, сам открыл замок и выпустил меня. <...>

Я потом был телефонный звонок. Я подошла к телефону. Говорил С. Алянский. Это был друг и издатель Блока. Я знала его. Он просил меня передать отцу просьбу приехать и сфотографировать Блока в гробу. На всю жизнь осталась звенеть у меня в ушах эта фраза.

Из истории общения

Египетский фараон Псамметих, о котором пишет Геродот, решил выяснить, кем были первые люди на земле, и провел эксперимент, не раз повторенный затем другими правителями. Он забрал двух новорожденных из семей простолюдинов и отдал их пастуху, чтобы тот растил их в своей хижине, строго приказав не произносить при младенцах ни слова, но в остальном заботиться о них как положено. Псамметих хотел узнать, какие первые слова произнесут дети после стадии младенческого лепета. Опыт, как сообщает Геродот, удался. Прошло два года, и дети встретили пастуха словом becos, фригийским — «хлеб». Поэтому Псамметих решил, что первыми людьми на земле были не египтяне, а фригийцы, а первый язык — фригийский.

Псамметих I

В XII веке примеру Псамметиха последовал император Священной Римской империи Фридрих II (которого Данте поместил в шестом круге Ада с еретиками): он попытался узнать, каким был первый естественный человеческий язык. И нанял несколько кормилиц, которые должны были давать детям грудь и купать их, но разговаривать с младенцами им было нельзя: предполагалось определить, на каком языке сначала заговорят дети — на древнееврейском, греческом, латинском или арабском, или же это будет язык их родителей. Эксперимент не удался: все дети умерли.

Фридрих II

Невозможность общаться с себе подобными сравнивали с погребением заживо. Оливер Сакс в книге «Пробуждения» описывает случай сорокашестилетнего пациента, которого он называет Леонард Л.: тот стал жертвой так называемой сонной болезни — летаргического энцефалита, эпидемия которого прошла в Америке в середине 1920-х годов. В 1966 году, когда Сакс впервые повстречался с ним в нью-йорском госпитале «Маунт-Кармель», Леонард совсем не мог говорить и произвольно двигаться — разве что совершал едва заметные движения правой кистью. Благодаря этому ему удавалось составлять сообщения на небольшой наборной доске — она была его единственным средством общения. Леонард страстно любил читать, хотя страницы книг для него кто-то должен был переворачивать; он даже писал книжные обзоры, которые каждый месяц публиковались в ежемесячном журнале, издававшемся при больнице. Когда их первая встреча подходила к концу, Сакс спросил Леонарда, как бы он описал свои ощущения. С чем их можно сравнить? Леонард составил следующий ответ: «Клетка. Лишение. Как „Пантера“ Рильке». Стихотворение Рильке, написанное в конце 1907-го или весной следующего года, передает состояние того, кто оказался в ловушке немоты:

Оливер Сакс

Ее глаза усталые не в силах
смотреть, как прутья рассекают свет, —
кругом стена из прутьев опостылых,
за тысячами прутьев — мира нет.

Переступая мягко и упруго,
в пространстве узком мечется она —
танцует сила посредине круга,
в котором воля заворожена.

И лишь порой поднимется несмело
над глазом пленка тонкая, тогда
внезапно тишина пронзает тело
и гаснет в сердце без следа.

«Разорву оковы я любви...»

Цикл заметок про Н. Н. Гончарову. Часть 2

1828 год. Пушкин расстроен: неудачей завершилось его сватовство к Аннет Олениной. Он получил отказ. Отметив лицейскую годовщину, он отправился ночью в Тверскую губернию, в Малинники, к семейству Прасковьи Осиповой. Это был «побег» из Петербурга.

Собралось много барышень из соседних имений. В центре общества был Пушкин. Барышни окружили его и начали просить прочитать какое-нибудь свое новое стихотворение. Он улыбался, отшучивался, что ничего нового не написал. Одна из барышень попросила прочитать хотя бы экспромт о заветном желании. Пушкин задумался и произнес:

Теперь одно мое желанье,
Одна мечта владеет мной.
У ног любимого созданья
Найти и счастье, и покой.

Барышни были без ума. Кто-то решил даже переписать экспромт на хорошую бумагу и поместить в рамку. Но не к этим ведь барышням мог относиться подобного рода экспромт. Слова обращены к какому-то неведомому идеалу.

После этого Пушкин приезжает в Москву с беловым вариантом седьмой главы «Евгения Онегина». «Ярмарка невест»... В конце декабря на одном из детских балов, которые ежегодно давал на Рождество для своих учеников и учениц танцмейстер П. А. Иогель, Пушкин впервые увидел 16-летнюю Наталью Гончарову.

«У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, танцевавшие до упаду; это говорили взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье», — пишет Л. Толстой в «Войне и мире» (т. II, ч. 1, гл. XII). Совпадение ли, но в этот 1828 год и родился Толстой. Совпадение ли, что на этом балу в «Войне и мире» появляется Наташа (не Гончарова, а Ростова)? «Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцевали даже pas de châle лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своей грациозностью...»

После бала Пушкин и Гончарова встретятся не раз. Например, на музыкальном вечере в Благородном собрании, где пели супруги Лавровы, Булахов, Сальвати и дирижировал Морини. В «Визитерской книги» имеется запись от 19 марта, которая гласит: «1. Наталья Николаевна Гончарова». Пушкин в этой книге был записан 35-м. Не прибыла ли Гончарова самой первой потому, что хотела поговорить с Пушкиным перед концертом?..

Здание Благородного собрания в Москве.
Литография А. Гедона и П. М. Русселя с оригинала С. Ф. Дица 1840-е гг.

Пушкин каждый день ездит на Пресню, где жили Ушаковы. Так ему удается дважды в день проезжать мимо окон Натальи Гончаровой. В это время он пишет очерк с интересным названием «Участь моя решена, я женюсь...» Он описывает день холостого героя от первого лица:

Утром встаю когда хочу, принимаю кого хочу, вздумаю гулять — мне седлают мою умную, смирную Женни, еду переулками, смотрю в окна низеньких домиков: здесь сидит семейство за самоваром, там слуга метет комнаты, далее девочка учится за фортепьяно, подле нее ремесленник музыкант. Она поворачивает ко мне рассеянное лицо, учитель ее бранит, я шагом еду мимо... <...> На другой день опять еду верхом переулками, мимо дома, где девочка играла на фортепьяно. Она твердит на фортепьяно вчерашний урок. Она взглянула на меня, как на знакомого, и засмеялась. — Вот моя холостая жизнь...

Более того, в это время друг поэта и неудачный поклонник Елизаветы Ушаковой по фамилии Лаптев рассказывает Пушкину о своем сватовстве и о планах тайного увоза невесты. Пушкин в ответ рисует в альбоме Ушаковым могилу Лаптева с эпитафией:

Пленился он смазливой рожей,
Он умер, мы умрем,
И вы умрете тоже.
† Лаптев †
et son amante ne vint pas!!! («А его возлюбленная не пришла!!!»)

Конечно, ничего серьезного в этой эпитафии нет. Но Пушкин не мог не думать о сватовстве в это время.

Пушкин просит руки Гончаровой через графа Ф. И. Толстого. Ответ неопределенный (мать Натальи отложила решение, ссылаясь на молодость дочери).

На следующий день Пушкин пишет ей письмо:

На коленях, проливая слезы благодарности, должен был я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ — не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я всё еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! — Но извините нетерпение сердца, больного и опьяненного счастьем. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью...

Ответа Пушкин не дожидается. Ночью он уезжает из Москвы на Кавказ. Зачем? Пушкин объясняет это так:

Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня — зачем? Клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал; надеялся, ждал ответа — он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние.

На Кавказе Пушкин отметил свое тридцатилетие. Тогда же он пишет известное «На холмах Грузии лежит ночная мгла...», связанное с именем Марии Раевской... Волконская, отправившаяся вслед за мужем в Сибирь, прочтет это стихотворение. Ей скажут, что оно посвящено Наталье Гончаровой. Она поверит в это. Но каким-то образом в стихотворении сливаются черты не только Натальи, но и Марии.

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой... Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит — оттого,

Что не любить оно не может.

Это путешествие на Кавказ стало каким-то загадочным странствием влюбленного рыцаря («Жил на свете рыцарь бедный...»). В Москву он вернулся в сентябре и сразу же отправился с визитом к Гончаровым. За завтраком не оказалось Натальи: она не решилась выйти без разрешения матери, которая еще спала. Это был холодный прием:

Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с каким приняла меня м-ль Натали... У меня не хватило мужества объясниться — я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери.

Возлюбленная оказалась неприступной.


После возвращения с Кавказа Пушкин записывает в альбоме Елизаветы Ушаковой свой Дон-Жуанский список. Точнее, два списка. В каждый из них включены имена женщин, которых всерьез любил поэт. Первый состоит из 16 имен. Он начинается и заканчивается именем Натальи. «Моя женитьба на Натали (кстати сказать, моя сто тринадцатая любовь) решена»; «Более или менее я был влюблен во всех хорошеньких женщин, которых знал. Все они изрядно надо мной посмеялись; все за одним-единственным исключением, кокетничали со мной».

Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?

В черновике этого стихотворения есть строка:

Но полно, разорву оковы я любви...

Так начинается 1830 год.

Ты ни в чем не виновата

Цикл заметок про Н. Н. Гончарову. Часть 1

Женщину на этой фотографии 1863 года трудно узнать. Перед вами Наталья Николаевна Гончарова — жена Пушкина. Они прожили вместе только 5 лет, 11 месяцев и 8 дней. Ей было 24 года, а ему 37 лет в день последней дуэли. «Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском», — сказал Пушкин о ней незадолго до смерти. И оказался прав. Наталья Николаевна действительно «потерпела» от «мнения людского», в том числе мнения пушкинистов.

Открываем первую биографию Пушкина, написанную П. В. Анненковым. Он ничего не пишет об отношениях Гончаровой с Дантесом. Впервые о них заговорил П. Е. Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина» (1916): «Ее соблазняли, и она была жертвой двух Геккернов». Дуэльная история начинается 4 ноября 1836 года (день, когда Пушкин получил анонимный пасквиль, в котором его причислили к ордену русских рогоносцев) и заканчивается 29 января 1837 года (день смерти поэта). Щеголев не видит ничего искреннего в увлечении Дантеса Натальей Николаевной.

Истории пасквиля посвящена отдельная заметка о последнем годе жизни Пушкина.

Павел Васильевич Анненков (1813—1887) — первый биограф Пушкина.
Павел Елисеевич Щеголев (1877—1931) — автор фундаментального труда «Дуэль и смерть Пушкина», черновик которого был написан им в тюрьме. Там же он написал работы «А. С. Пушкин в политическом процессе 1826—1828 гг.», «Император Николай I и Пушкин в 1826 г.».

В 1929 году Марина Цветаева написала очерк «Наталья Гончарова». В нём она утверждает::

Нет в Наталье Гончаровой ничего дурного, ничего порочного, ничего, чего не было в тысячах таких, как она, — которые не насчитываются тысячами. Было в ней одно: красавица. Только — красавица, просто — красавица, без коррективы ума, души и сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И сразила.

Портрет ли это жены Пушкина? Не очень похоже на ту женщину, в которой Пушкин видел душу. Цветаева осуждает Гончарову, а может даже ревнует — не из-за своей любви к поэту ли? В его же любви к жене она видит только действие чар. Но есть кое-что важное в ее суждениях:

Как Елена Троянская повод, а не причина Троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной.

Цветаева и Щеголев говорят об одном и том же. Да и Пушкин пишет П. А. Плетневу в 1830 году следующее: «Всё, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, — но посмотри, Алеко Плетнев, как гуляет вольная луна etc».

Первая книга, посвященная Н. Гончаровой, — «Невеста и жена Пушкина» М. Л. Гофмана (1935). Она начинается с цитаты из пушкинских «Цыган»:

К чему? вольнее птицы младость.
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость;
Что было, то не будет вновь.

Любовь действительно похожа на птицу: она крылата. Принося радость и муки, она налетает и покоряется человеческое сердце. Так любовь или гуляет вольная луна? В. Вересаев и вовсе будет настаивать на связи Пушкина с свояченицей и рядом других женщин. А. Ахматова написала «Александрину», в которой назвала эти слухи «клеветой».

Анри Труайя опубликовал два письма Дантеса Геккерну начала 1836 года. О них многие говорят, хоть это на самом-то деле фрагменты писем. Но их достаточно. Со слов Дантеса Наталья Николаевна призналась ему в любви. При этом ее имя в письме не называется. Да и доказать дату их написания трудно. А что если Дантес сочинил эти письма уже после убийства Пушкина, чтобы оправдаться перед потомками?

Перед нами сложный жизненный сюжет. Прибавим к нему и то, что в год свадьбы Пушкин пишет своих знаменитых «Бесов»:

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Является ли образ ведьмы, которую выдают замуж, совпадением? Или и это стихотворение также проливает свет на взаимоотношения поэта с Гончаровой? Перед смертью он сказал ей: «Ты ни в чем не виновата». Оттолкнемся от этой оценки. Ахматова свою статью «Гибель Пушкина» предварила следующими словами:

Как ни странно, я принадлежу к тем пушкинистам, которые считают, что тема семейной трагедии Пушкина не должна обсуждаться. Сделав ее запретной, мы, несомненно, исполнили бы волю поэта.

И если после всего сказанного я все-таки обратилась к этой теме, то только потому, что по этому поводу написано столько грубой и злой неправды, читатели так охотно верят чему попало и с благодарностью приемлют и змеиное шипение Полетики, и маразматический бред Трубецкого, и сюсюканье Араповой. И раз теперь, благодаря длинному ряду вновь появившихся документов, можно уничтожить эту неправду, мы должны это сделать.


Самый длинный роман

Роман Жюля Ромена (1885—1972) «Люди доброй воли» посвящен событиям во Франции первой трети XIX века. Полагаю, что это одно из самых больших произведений в мире. Объем его составляет 27 томов. А кто-то всё переживает по поводу «Войны и мира», «Анны Карениной», «Человеческой комедии», «В поисках утраченного времени», «Тихого Дона» и пр.

Один из читателей блога уточнил. Имам Ибн ‘Акиль аль-Ханбали (видный исламский учёный) — автор самой большой в истории книги «Аль-фунун», которая состоит из восьмиста томов. «Аль-фунун» — по-арабски «науки».

Какие самые длинные произведения вы прочли и гордитесь этим? Похвастайтесь в комментариях.

Ранее Ctrl + ↓