24 и 28 июня 2016 увидел две пьесы Владимира Зуева: музыкальную комедию «Cafe Mafe» и моноспектакль «Методом случайных чисел». Их жанровая разность подчеркнута варьированием тем, сюжетов, ситуаций. Несмотря на то, что в обеих пьесах главные и единственные герои вбирают в себя автобиографические черты, что определяет характер их поступков и переживаний, несмотря на это, важным оказывается их разное смысловое наполнение.

Если в «Cafe Mafe» Всеволод Соловьев вписан в 90-е и пытается найти отведенное ему место в мире, то в «Методе случайных чисел» Вениамин Всполох хочет вырваться из мучительных жизненных обстоятельств и разобраться в себе, но терпит неудачу. Почему?

Герои Владимира Зуева одиноки: «общага, свобода, девяностые» Всеволода оборачиваются выпадением из времени и осознанием им этого выпадения («Одиноко, зябко, страшно»); Вениамин же появляется перед зрителем изначально как одиночка. (В какой-то мере ощущение одиночества обостряется и за счет выбора жанра монопьесы — монолога, диалога с собой.) И если Всеволод рассказывает о конкретном времени, и эти границы четко обозначены в пьесе, то Вениамин проживает на сцене всю свою жизнь от рождения до смерти, что придает происходящему вневременное звучание («Такой сгусток времени»). В этой жизни Вениамин стал неузнанным Автором Курса для желающих начать всё сначала.

Пройдя немало жизненных этапов и дожив до 40 лет, он вдруг понял, что не стал тем, кем мог бы стать, упустил то, что обеспечило бы ему жизненную полноту: «И нам кажется, что это финал и дальше жизнь будет такой же унылой». Причем эта история героя «прорисована» фрагментами его Курса: звонки начальнику и матери; послания учительнице и самому себе. Эти многочисленные послания-разговоры отражают этапы внутренней драмы Вениамина: «...и мне так херово. Если бы ты знал, Веня. Пусто! Пус-то!». Этот монолог, данный как диалог с собой, особенно интересен. В нем Вениамин «из прошлого» ненавидит не только себя настоящего («И хочется в него [в свое отражение] бросить чем-нибудь. Может, и брошу»), но и себя «из будущего», желает ему смерти («Желаю тебе, чтобы не больно было. Легко и естественно. Например, во сне»). Именно с этого желания и открывается его «новая жизнь»: Вениамин останавливается и начинает новый жизненный виток, смысл которого связан с разработкой Курса, постепенно переходящего в Учение о «случайно» прожитой жизни, отрицанием свободной воли в пользу игры: решения отныне принимает не человек, а игральный кубик: «Кубик вытащит из вашего подсознания нужный ответ, и вы не терзаетесь выбором. Кажется, слишком просто, но в этом и есть суть метода». «Простая» суть метода обманчива. Он играет для Вениамина восполняющую роль: перекладывая решения на кубик, герой уже не может обвинять себя за них.

Тупиковость нового Учения заключается в том, что его Автор и главный идеолог оказывается настолько же бесконечно одиноким, как и немногочисленные слушатели выдуманного им «шумового» радио: «Если нет любви, тогда зачем все? Как в этой пустоте жить? <...> Нужно как-то постараться, чтобы было, что сказать потом в ритуальном зале». Осознание этой тупиковости, сомнение в неправильно прожитой жизни завершают собой очередной виток и, становясь итогом жизни, рождают у Вениамина желание вырваться из невыносимой действительности. Варианты сюжета бегства в пьесе разнообразны: беззаботное детство, подростковая жизнь, юношество и т. д. Но герой уже пережил все эти жизненные «сюжеты» и движется скорее по удалению от них, нежели по касательной. Все они объединены метафорой автобуса, движение которого уподоблено ходу человеческой жизни в ее основных этапах, что подчеркнуто названиями остановок: «ГБД — Детсад — Школа — ДОФ3 — Больница — Кладбище». В этом бесконечном круговороте смертей и рождений как вечно движущемся автобусе наивный детский вопрос маленького Вени, адресованный самому себе: «У тебя есть велик?» — воспринимается как вопрос о наличии смысла жизни. Попытка вернуть потерянную жизнь с ее полнотой придает конфликту пьесы экзистенциальный характер: Вениамина волнует смысл и итог проживаемого им времени. Перед его лицом он бессилен: «Просто мы думаем, что времени много, что оно есть завтра и потом еще. Когда нужно что-то важное обязательно сделать, а ты откладываешь: много всего другого интересного есть». Этот разговор Вениамина с матерью также важен. Он является одной из попыток восстановить утраченные некогда по глупости кровно-родственные связи: «...мы мало говорили <...> Кажется, куда бы еще родней, а не говорили. Я приеду, и мы будем много разговаривать, мама. Обо всем...». Вениамин «хватается» за эту возможность как за шанс заполнить зияющие пустоты своего внутреннего мира, которые ему открылись.

Самоуглубление превращается в путешествие по уже прожитой жизни: Вениамин перепроживает каждый ее отрезок с позиций нового сознания (ребенок — школьник — юноша — мужчина). Каждое такое перепроживание возвращает Вениамина к текущему моменту, к себе настоящему заканчивается тупиком: «Я не пойду дальше». В этом тупике он, лишенный близкого человека, возвращается в «нулевую точку». В пьесе начинает «мерцать» отзвук бесконечных блужданий в поисках человеческой теплоты: «Сейчас ты придешь домой, а там тебя ждут. Ждут и любят. И тепло станет, и ты много всего хотел сказать своему человеку. Хотел тогда, когда в метро ехал. А потом уже не скажешь, потому что так всегда бывает. Послушай звуки метро, вспомни, что ты сказать хотел...». Гибельные ситуации разлуки, утраты, потери тепла ведут героя к уяснению подлинных «правил» устроенного Творцом мироздания: «Тот, кто бросает кубики наши, слышно меня?» — вопрошает Вениамин. За-предельный характер этого (само)осознания вершит логику путешествия.

Моноспектакль «Методом случайных чисел» обращен к тем, кто хоть раз ощущал разрыв с собственной жизнью, утрату близких и рвущееся наружу одиночество. Пьеса не является очередной жалобой на невыносимое существование, а представляет собой попытку разобраться в глубинных пластах своего внутреннего мира и — что немаловажно — помочь в этом зрителю.