В издательстве «АСТ» вышел чудесный альбом с фотографиями Моисея Наппельбаума (1869–1958). В него вошли известные и очень редкие портретные фотографии ярчайших представителей Серебряного века: А. Блока, Н. Гумилева, А. Ахматовой, О. Мандельштама, С. Есенина, К. Чуковского, М. Горького и многих других.

Из воспоминаний Иды Наппельбаум

Я еще раз вблизи видела Блока. Отец уговорил меня поехать отвезти ему готовые фотографии. Был чудесный летний день. Я никогда не бывала в этом районе города и с трудом нашла дом на углу Офицерской улицы и набережной реки Пряжки. Вокруг пустынно и тихо, по-провинциальному. Поднялась по прямой недлинной лестнице, позвонила: открыла высокая дама — жена.

— Александр Александрович, к тебе.

И ушла. Он вышел в переднюю, смотрел удивленно, не сразу понял, в чем дело. Потом взял пакет. Держал пакет и, не отрываясь смотрел мне в лицо. И я не отрываясь смотрела а его глаза. Помолчали.

— Ну, зайдемте, — сказал Блок и открыл дверь в комнату. После темной передней кабинет ослепил солнечным светом. В комнате очень-очень скромно. Вернее, очень просто. Рабочий стол у левого окна, возле двери в соседнюю комнату. Он позвал жену, рассматривали карточки. Благодарил. Мы опять улыбались без слов и смотрели друг на друга. Ведь я была юная, двадцатилетняя! Наконец я догадалась уйти... Он проводил к дверям, сам открыл замок и выпустил меня. <...>

Я потом был телефонный звонок. Я подошла к телефону. Говорил С. Алянский. Это был друг и издатель Блока. Я знала его. Он просил меня передать отцу просьбу приехать и сфотографировать Блока в гробу. На всю жизнь осталась звенеть у меня в ушах эта фраза.

О начале века сообщают не числа, а катастрофы, которые открывают собой подлинное лицо столетия. Ослепленные календарным рубежом двух веков люди лишь спустя некоторое время понимают, что эта граница определяется далеко не числами. Так, сигналом начала XX века станет не 1900 год, а 1905, 1914, 1917. Как и для людей, ослепленных лучезарными 2000-ми, вестью о новом мире явится 11 сентября 2001-го.

Когда Андрей Белый впервые встретится с Александром Блоком, то услышит от него: «Боря, впереди черно». Он не поймет своего таинственного собеседника, понявшего истину: «Старания тщетны, Боря. Все погаснет».

И глухо заперты ворота,
А на стене — а на стене
Недвижный кто-то, черный кто-то
Людей считает в тишине.

«Черная» суть наступающего века приходит на смену светлым и полным воодушевления ожиданиям. Эту закономерность увидел Вл. Соловьев в 1899 году («Белые колокольчики»), за несколько лет до подлинного начала столетия:

Сколько их расцветало недавно,
Словно белое море в лесу!
Теплый ветер качал их так плавно
И берег молодую красу.

Отцветает она, отцветает,
Потемнел белоснежный венок,
И как будто весь мир увядает...
Средь гробов я стою одинок.

Спустя десятилетия М. Шолохов, дописывая последние строки своего «Тихого Дона», не сможет не сказать о том же самом:

Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца.

И Блок продолжает: «Все к худу. Ты же сам это знаешь»... И вспоминает в 1901 году:

В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.

После смерти Блока Андрей Белый напишет воспоминания о нем (1922), в которых вспомнит 1905 год:

Что в А. А. затаилось давно, что он высказал раз на лугу, отчего проступило мне в небе лазурном вдруг черное небо, — свершилось. Собрания наши за чайным столом в это лето происходили под черной небесною бездной; цвет душ — почернел; не пытался А. А. заговаривать зубы.

И наконец в поэме «Возмездие» Блок внесет ясность в свои предощущения:

И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.

Это стихотворение Белый приведет в тех же воспоминаниях о поэте, добавив: «Мы с А. А. по-разному пережили подмену зори — кровью; и это переживание подмены отделило нас друг от друга; каждый думал, что подменен — другой; а подменивалась самая музыка времени».

Как часто плачем — вы и я —
Над жалкой жизнию своей!

В 1910 году оба поймут и увидят суть своего века как череду гибельных подмен.

Учебная заметка для студентов

Вам не страшно? И мне не страшно. Страшно будет потом. Живым.
Александр Блок, 1921 год

Обложка первого издания поэмы (1918)

Время действия поэмы «Двенадцать» нетрудно восстановить по нескольким строчкам. Более того, для современного читателя поэма нуждается в подобного рода историческом комментарии.

Вся власть Учредительному Собранию!

Учредительное Собрание — это парламентское учреждение. Такие плакаты эсеры вывесили на улицах города 3 и 4 января 1918 г.

Идут двенадцать человек

Речь о дозорах красногвардейцев после Октябрьского переворота, которые постоянно несли караульную службу. Статья из энциклопедии для тех, кто не знает об этом:

Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983. С. 298—299.

Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!

9 января, в день тринадцатой годовщины «Кровавого воскресенья», защитники Учредительного собрания готовили новое выступление:

При малейших попытках контрреволюционного мятежа революционные караулы будут действовать со всей решительностью <...> Граждане, никаких выступлений, самосудов, выстрелов. Советская власть ждет от вас выдержки, спокойствия, твердости

Листовки петроградских большевиков, 1917—1920.

Ужь я темячко Почешу, почешу...

На воровском жаргоне «почесать темя» значит «убить».

Ю. Анненков. Иллюстрация к поэме «Двенадцать»

Дискуссия исследователей по поводу трактовки финала поэмы «Двенадцать» в журнале «Знамя» обязательна для прочтения. Кратко обозначим основные позиции спорящих.

С. Аверинцев

Исследователь считает, что финал поэмы невозможно трактовать без учета антихристианской морали, восходящей к философии Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»):

Во-1-х, нет ни малейшей возможности не учитывать антихристианской константы блоковского творчества, с такой силой выраженной, скажем, в стихотворении «Не спят, не помнят, не торгуют...». Как само собой разумеется в кругу его культуры, константа эта была более или менее ницшеанской.

К. Азадовский

Настаивает на том, что поэма «Двенадцать» не столько историческая, сколько религиозная. Такой вывод он делает на основе внимательного анализа образа Христа:

Поэма «Двенадцать» долгое время воспринималась как «революционная», что до известной степени справедливо; но именно этот общественный резонанс приглушил для многих современников Блока, вовлеченных в водоворот роковых событий, ее более глубокое, подлинное и трагедийное звучание. Фигура Христа в финале поэмы, ведущего под «кровавым флагом» двенадцать «красных апостолов» и тем самым освящающего террор и убийство, казалась немыслимым кощунством. Конечно, так и есть, если взглянуть на «Двенадцать» в исторической перспективе. Однако «Двенадцать» — произведение историческое лишь на поверхности. Ибо история растворена здесь в мифе.

Д. Магомедова

Связывает сюжетную линию Петрухи с образом Христа в финале поэмы:

Известно, что в черновике против этой главы Блок записал: «И был с разбойником. Было двенадцать разбойников». Комментарий усматривает в этой записи и отсылку к Евангелию от Луки (история о двух распятых с Христом разбойниках, один из которых проявил сострадание к мукам Спасителя и был прощен), и к балладе Некрасова «О двух великих грешниках» («Кому на Руси жить хорошо»), где тоже идет речь о раскаявшемся и прощенном разбойнике.

В контексте этого евангельского сюжета, как мне кажется, и прочитывается смысл появления Христа перед красногвардейцами в финале поэмы. Это не благословение происходящего, не «освящение» стихийного разгула страстей, а изгнание бесов, преодоление стихийного аморализма, залог будущего трагического катарсиса для героев поэмы. Но появляется Он только в ответ на раскаяние Петрухи, на его жалость к бессмысленно убитой Катьке, на воспоминание о любви, на его почти неосознанное душевное движение навстречу Спасителю.

С. Лесневский

Так что почти в каждом (серьезном) толковании блоковского Христа есть своя доля правды, но вся правда только в совмещении многого, в том числе и несовместимого.

Ваша аргументированная точка зрения (согласие или несогласие с вышеизложенными позициями) будет особенно интересна на экзамене.