После монументальной работы Саймона Шамы «Глаза Рембрандта» большое впечатление произвела на меня книга О. А. Седаковой «Путешествие с закрытыми глазами. Письма о Рембрандте». Несколько выписок оставлю здесь. Но читать нужно, разумеется, целиком. И не только любителям Рембрандта.

Гомер же бюст Гомера на портрете Аристотеля — еще слепее, чем тот греческий в детской книге, и рука Аристотеля лежит на его затылке, как рука слепого, узнающего мир на ощупь. Слепые ведут слепых? Можно сказать и так. Но ведут эти поводыри, как ни странно, в правильном направлении. <...>

Много ли у него таких сюжетов? Необозримо много. Кажется, что это просто его навязчивая тема. Слепцы Ветхого Завета, их ослепления и исцеления (ослепление Самсона, ослепший от слёз Иаков — не однажды; внезапно ослепший и исцеленный Товия — много раз), слепой Гомер на холсте и в офорте, безымянные слепые старики... Одна из первых картин Рембрандта — «Чувство зрения. Продавец очков» (1625), с двумя незрячими стариками и спасительными для них линзами в руке продавца. <...>

Но дело не в сюжетах. Дело в каком-то общем вопросе о слепоте и зрячести, о видимом и невидимом, которым пропитана вся ткань рембрандтовской живописи: в его лицах с выключенным, не видящим внешнее взглядом, в его невероятных руках, знающих мир на ощупь, как глаза никогда не узнают (руки отца на спине сына, руки Симеона в «Сретении», рука жениха на груди невесты в «Еврейской невесте»). <...>

Глаза отца в «Блудном сыне» тоже опущены и полны не очень ясным взглядом. Он рассматривает сына руками, как слепой. Ими — двумя разными руками — он видит, узнаёт — и нет, не прощает, он благословляет измученную, промотанную до последнего спину. Ибо это жест благословления. Наклон его головы притом говорит о каком-то другом видении: внутри, «в утробе», говоря по-библейски, он видит своего сына таким, каким только он его видит. Воскресшим.

А сын к этому моменту всё своё отцу уже сказал. С нами же, зрителями, говорят его затылок, его спина в тряпье, его голые пятки и свалившийся в спешке с ноги рваный башмак.

Аристотель перед бюстом Гомера, 1653

Ослепление Самсона, 1636

Возвращение блудного сына, ок. 1666—1669

Очень интересные мысли о «Блудном сыне в таверне»:

О том, что в богатстве и силе нет поэзии, или проще — что «богатый не богат», Рембрандт знал в то время, когда другие не догадывались. <...> Везде, где у него написано: «богато», «дорого», где на полотне сверкают атлас и брокат, меха, жемчуг, кружева, перья, золотые цепи, граненый бокалы, — мы почему-то читаем: «печально».

Печально не только потому, что с роскошным почему-то теснее всего увязывается меланхолическая мысль о нашей и всего мира преходящести и смертности (роскошные вещи обычно переживают своего обладателя), но и по какой-то другой, более бодрой и не совсем понятной причине. <...>

Любимая Саския и счастливый Рембрандт в таких костюмах! Это что-то подсказывает нам о рембрандтовском богатстве и благополучии. Можно догадаться: они печальны, потому что они «на стране далече», далеко от... Далеко от того, без чего в конце концов человек умирает с голода, как блудный сын, нанявшийся свинопасом. Далеко от просьбы. Далеко от какого бы то ни было будущего. И еще: далеко от нашего происхождения.

Как Рембрандт понимал наше происхождение, можно представить, хотя бы глядя на его офорт «Адам и Ева» (1638). Две эти жалкие и удивительно неприглядные фигуры, дряхлые и искорёженные, каждый своей клеткой говорят не только о том, что они в самом деле «взяты из праха» — но что они, вообще-то, не совсем, не до конца из него взяты. Они им, вообще говоря, и остались. Беспомощным, глупым и очень грубым прахом. «Червь Иаков». Дарвин еще не появился, но, глядя на рембрандтовских Адама и Еву, трудно не подумать, что это обезьяны в процессе их эволюции. Полное очеловечивание у них еще впереди.

Можно представить это и по античным образам Рембрандта. Крайний случай — его ревущий, безобразно толстый, до смерти перепуганный, от страха описавшийся в воздухе, повернутый к нам голой задницей младенец Ганимед в когтях не менее отталкивающего орла (и это тот самый мальчик, в чью божественную красоту влюбился Громовержец, это виночерпий олимпийцев!).

Блудный сын в таверне, 1635

Адам и Ева, 1638

Похищение Ганимеда, 1635

У некоторых зрителей довольно упрощенное представление о сюжете фильма (да и о сюжете вообще), которое формирует заблуждение о так называемой «бессюжетности». Возможно, какие-нибудь «Трансформеры» действительно приучили многих из нас воспринимать сюжет как сногсшибательные перестрелки и неожиданные повороты действия, обязательную смену декораций для очередных перипетий. Позвольте, а какой сюжет у пушкинского «Я помню чудное мгновенье...»? Сюжетом является не только любое движение внутреннего мира героя (и зрителя тоже), но и неторопливое падение листа с дерева. А отдельным событием (или даже целой темой) — колебания этого листочка, дрожание древа на ветру, звуки ветра, то отдаляющиеся, то зовущие за собой в эту даль. Мне кажется, что если и не мыслить, но чувствовать учит нас только второй мой пример (якобы «бессобытийный»). Более того, возникшие у нас чувства — важнейшая часть событийности — ведь глубокие переживания и серьезные мысли всегда неторопливы, всегда требуют времени для формирования, в отличие от эмоций. Разница, о которой я пишу, — это разница между фаст-фудом и здоровой пищей.

Фильм «Земля кочевников» медитативен. Источник этой медитативности понятен — перед нами миф о битниках и хиппи в современной обработке. Этот миф привлекает атмосферой сиротства человека на бескрайних просторах страны, мира. Мрачные цветовые тона заставляют почти физически ощущать этот холод. В центре фильма — феномен современных скитальцев, путешественников, либо выброшенных обстоятельствами жизни из цивилизации, либо бегущих от нее со всей осознанностью. Ими движет желание исцелиться, стремление к спокойствию, которое им не смогло дать государство.

Цивилизация же изображается в фильме только как мнимая ширма: она лишает жизни, отбирает дом, работу, близких. Тут и Боб, сын которого покончил с собой, и Ферн, потерявшая работу. Документальная точность картины в изображении финансового кризиса восходит к книге Джессики Брудер с подзаголовком «Выживая в Америке в XXI веке». Герои «Земли кочевников», как и герои книги, — люди, потерявшие всё после экономического коллапса 2008 года. Его результат — государственная несправедливость, низкие пенсии, нехватка денег на самую обычную жизнь, высокие налоги и, наконец, бездомность. Книга, как и фильм, в определенной мере «отрезвляет» зрителя, открывает ему глаза на реальное положение дел в современной Америке. Наконец, начинаешь думать о том, что эти проблемы не обошли стороной и другие континенты.

Обложка книги Дж. Брудер «Nomadland: Surviving America in the Twenty-First Century»

Люди, находясь в пределах своей родины, остаются неприкаянными и несчастными скитальцами. Да и желание понять свою жизнь, конечно, с этой цивилизацией никак не связано. Неслучайно город в фильме носит название Эмпайр, что создает ассоциации с беспощадной империей, властью, искушением уюта и комфорта. Уход из этого уюта — центральный «нерв» фильма. Аналогии в русской культуре очевидны, но мне вспомнился не столько Мцыри, сколько герой «Соловьиного сада» Блока, ушедший из прекрасных мест:

Пусть укрыла от дольнего горя
Утонувшая в розах стена, —
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!

Рокот бушующего моря — моря человеческой жизни — звучит и в фильме «Земля кочевников». Он тоже не заглушен уютным домом и уютной цивилизацией. Отрицание государства с его условностями и «властью доллара» в фильме — не романтический бунт зарвавшихся вечных подростков против взрослых и скучных предрассудков. Дело и не в побеге. Отправляясь в путешествие, которому нет конца, герои создают новую общность, новое государство, у которого нет никаких границ и территорий, где человек живет посреди мира, посреди планеты. Символ этой жизни — удивительная сцена с Ферн в огромном лесу.

Смотришь на эти прекрасные пейзажи и просторы, тихие костры и успокоительные звуки одиноких шагов, согревающие лучи солнца и покой пустынных земель и начинаешь в полной мере понимать реплику одной из героинь: «Где-то там всегда интереснее». Под этим лозунгом герои проживают целую жизнь — они непобедимы, что бы в этой жизни ни происходило. Открытие настоящей Америки в фильме происходит не под именами известных ее президентов, Маска или Гейтса — главными героями и настоящими жителями страны оказываются маленькие люди, скитальцы, мечтатели.

Ф. Арьес в монографии «Человек перед лицом смерти», обращаясь к XII веку, пишет о двух вариантах изображения Страшного суда на порталах церквей. На старой сцене представал Христос, восседающий на небесном престоле. Излучаемый им свет завершал историю мироздания и обращал всё сущее в торжество вечности. По сути, это и было видением Иоанна Богослова.

Портал церкви Сен-Пьер в Больё-сюр-Дордонь, XII век. Гигантский Христос поднимает руки на фоне ангелов, дующих в трубы.

Портал церкви Сент-Фуа-де-Конк (1130—1150). Христос в овале на фоне звёзд, на облаках.

Но под этим традиционным изображением второго пришествия появляется новая иконография, связанная с идеей Страшного суда — отделения праведников от проклятых. Они изображены уже на портале церкви в Больё, причем некоторые из чудищ в нижней части пожирают грешников, обреченных на вечную муку. В Сент-Фуа-де-Конк смысл сцены понятен по надписям: на нимбе Христа можно прочесть Iudex — «Судья»; в другом месте вырезаны слова из Евангелия от Матфея: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Идите от меня, проклятые, в огонь вечный...» Здесь же архангел Михаил взвешивает души.

Арьес пишет о том, что евангельская концепция Страшного суда накладывалась на апокалиптическую концепцию конца времен — они связывались друг с другом в XII веке. А в XIII веке идея второго пришествия была почти полностью вытеснена образом Страшного суда. Это был поворот к новому пониманию смерти: теперь мертвые не могли, избежав наказания, сразу взойти к вечной жизни. Они проходили через судебное разбирательство. Здесь у нас возникают два важных вопроса.

Во-первых, как судебное разбирательство связано с эсхатологическими картинами? Что родственного между этими мотивами? Дело в том, что для человека той эпохи правосудие символизировало не могущество власти, а величие происходящей космической драмы. Скептическое же отношение к суду свойственно современному человеку, но не психологии XII века. Такое отношение к правосудию сохранится до XVIII века.

Во-вторых, откуда участники судебного заседания узнают о поступках человека, о прожитой им жизни, которую предстоит оценить? Все деяния человека занесены в «книгу жизни» одним из ангелов — секретарем суда. Об этой таинственной книге говорится в «Апокалипсисе»: «И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями». Такую liber vitae держит ангел на портале Сент-Фуа-де-Конк.

Первоначально в эту книгу записывались святые и праведники — обитатели рая, так называемой «земли живых» (отсюда и название книги). Но с XIII века книга превращается из перечня святых в реестр человеческих деяний. Представление о смерти как о коллективной судьбе человеческого рода окончательно сменяется индивидуализированной смертью. А значит и жизнь теперь воспринимается иначе — как сумма фактов, событий, действий, которые будут учтены в таинственной книге. Эта книга — и биография, и история человека — будет одним из центральных символов человеческой судьбы до XVIII века.

Фреска Страшного суда собора в Альби (конец XV — начало XVI века). Каждый воскресший мертвый держит в своих руках собственную книгу. Их лица и жесты передают ужас, который внушает им чтение такой книги. Книга избранных стала книгой проклятых.

Арьес цитирует трактат 1736 года о том, как готовить себя к смерти из «Зерцала души грешника и праведника в течение жизни и в час смерти». Картина неправедной смерти: «Удрученный ангел-хранитель покидает его (умирающего), роняя его книгу, где стираются записанные там добрые дела, ибо всё, что он сделал доброго, лишено ценности для небес. Слева же виден бес, представляющий ему книгу, заключающую в себе всю историю его дурной жизни». Картина благой, праведной смерти: «Ангел-хранитель с радостным видом показывает книгу, где записаны его добродетели, его добрые дела, посты, молитвы, умерщвление плоти и тому подобное. Дьявол же в смятении удаляется и бросается в ад с его книгой, где нет никаких записей, ибо его грехи стерты искренним покаянием». Коллективная «книга жизни» на портале церкви Сент-Фуа-де-Конк за 600 лет превращалась в индивидуальное «удостоверение личности», напоминающую паспорт с указанием судимостей.

Ван Эйк, диптих «Распятие и Страшный суд» (1430)

Так идея Страшного суда отделилась от идеи Воскресения, да и страх перед этим Судом был уже сильнее, чем вера в собственное воскресение. И если первоначально Суд этот происходил не в момент смерти, а в конце времен, то есть еще существовал некий промежуток между жизнью и смертью, то теперь участь души решалась прямо в сам момент физической кончины. Это был крупный сдвиг в менталитете: ведь если подобного «промежутка» между живыми и мертвыми нет, то душа лишена возможности «явиться» живым — так ослабевала вера в призраков, привидений, теней и вообще в неуспокоенные души умерших. И Страшный суд теперь разыгрывался не в потустороннем мире, а в комнате умирающего.

Но если в раннем Средневековье последняя агония умирающего в своей комнате воспринималась как явление обыденное, то теперь сама комната становилась сценой великого театра, подмостками космической драмы. В центре этой драмы — умирающий, его жизнь, страсти, мысли и поступки. Вокруг него собирается судебное заседание с участием святой Троицы, девы Марии, ангела-хранителя, небесного воинства, Сатаны и армии бесов.

Только сегодня и только сейчас мы избавим вас от всех проблем с правописанием глаголов и причастий. Стоит заварить себе горячего чая и начать.

Котик тоже готов.

Личные окончания глаголов

Договоримся, что личными окончаниями глаголов мы называем окончания настоящего и простого будущего времени. Почему мы не включаем сюда прошедшее время — потом. Спряжением мы называем то, как глагол изменяется по лицам и числам.

По тому, какие именно окончания имеют глаголы в разных формах лица и числа, их относят к одной из двух групп, которые называются спряжениями.

I спряжение

Например: ищешь, знаете, жму, берут.

II спряжение

Например: кричат, шумим, терпят.

Нетрудно заметить закономерность: для I спряжения характерны буквы Е, У, Ю, а для II спряжения — И, А, Я. Вот их нам и надо запомнить, потому что правописание личных окончаний зависит именно от спряжения.

Буквы второго спряжения можно запомнить так: II спряжение напоминает «двойку». «Я получил „двойку“, следовательно, я осёл». Я Иа.

Если окончание глагола ударное, то спряжение определяется по нему. Например, спать относится ко II спряжению (потому что спишь).

Если окончание безударное, то спряжение определяется по инфинитиву глагола.

Ко II спряжению относятся

• все глаголы на -ить (кроме брить, стелить, зиждиться),
• 4 глагола на -ать (держать, слышать, дышать, гнать),
• 7 глаголов на -еть (терпеть, вертеть, обидеть, зависеть, ненавидеть, видеть, смотреть),
• все глаголы, образованны от названных выше приставочным способом.

Все остальные глаголы относятся к I спряжению.

В русском языке есть разноспрягаемые глаголы, у которых часть личных окончаний относится к I спряжению, а часть — ко II. Например, хотеть во 2 л. ед. ч. имеет форму хочешь (окончание I спряжения), а в 1 л. мн. ч. — хотим (окончание II спряжения). Аналогично со словами бежать, чтить и глаголами, образованными от них.

У некоторых глаголов есть свои, уникальные окончания, которые не учитываются ни первым, ни вторым спряжением. Их спряжение называют особым. Это глаголы есть, дать и все образованные от них. Например, ем, дам; ешь, дашь; ест, даст.

У некоторых глаголов могут отсутствовать определенные формы. Например, у глаголов победить, очутиться, чудить нет форм 1-го лица ед. ч.; у глаголов толпиться, сгрудиться, разбрестись почти не употребляются формы ед. ч.; у глаголов жеребиться, кристаллизоваться нет форм 1-го и 2-го лица.

Вернемся к написанию личных окончаний. Например, глагол веять оканчивается на -ять, следовательно, он I спряжения. Отсюда выбор гласной для окончания — Е.

Прошедшее же время глагола образуется от основы инфинитива с добавлением суффикса -л-, как в конструкторе:

• услыша-ть → услыша- + -л- → услыша-л,
• чуя-ть → чуя- + -л- → чуя-л,
• дума-ть → дума- + -л- → дума-л.

Следовательно, перед суффиксом -л- в прошедшем времени мы будем писать ту же гласную, что и в инфинитиве. Знать спряжение нам не нужно вовсе.

Суффиксы -ова- (-ева-), -ыва- (-ива-) в инфинитиве и в форме прошедшего времени

Какую букву написать в слове исповед...вать? И вообще, как выбрать суффикс — -ова- (-ева-), -ыва- (-ива-)? Всё просто: ставим глагол в форму 1-го лица ед. ч. наст. вр. и смотрим, на что он заканчивается: исповедую. Если на конце будет -ую (-юю), то выбираем -ова- (-ева). В противном случае пишем -ыва- (-ива-). Вот еще примеры:

• командовать (командую),
• воевать (воюю),
• разведывать (разведываю),
• заглядывать (заглядываю).

Есть одно но

Если у глагола ударение падает на -ва́-, то у него именно такой суффикс. И его легко спутать с -ова- (-ева-), -ыва- (-ива-). Глаголы с ударным -ва- мы проверяем изменением вида глагола. Тогда нужная нам гласная встает под ударение и отчетливо слышится.

Глаголы совершенного вида обозначают завершенное действие и отвечают на вопрос что сделать?, а глаголы несовершенного вида — неоконченное действие и отвечают на вопрос что делать?

Вот пример. Мы не знаем, что писать в глаголе разв...вать (ум). Но мы видим ударный суффикс -ва-. Меняем вид глагола: разви́ть (ум). Значит в нашем случае надо писать и. Вот еще пример: запива́ть (запи́ть).

Куда без исключений?

Затмевать, продлевать, растлевать, застревать, разевать.

Суффиксы причастий

Вы еще помните три важных буквы у каждого из спряжений? ЕУЮ у первого и ЯИА у второго. Так вот, если мы не знаем, какой суффикс выбрать у причастия — -ущ- (-ющ-) или -ащ- (-ящ-), — то вспоминаем эти буквы. Тогда получается, что у причастий I спряжения возможны первые два суффикса, а у причастий II спряжений — другие два.

Посмотрим, как это работает. Жил-был глагол лежать (мы уже научились определять спряжения и знаем, что он относится ко II спряжению). Значит в причастии лежащий возможен только суффикс -ащ-. А теперь пример посложнее: та...щий (снег). Причастие — форма глагола таять, а он относится к I спряжению, следовательно, мы выбираем суффикс -ющ-.

А еще мы можем сомневаться в суффиксах -ем- (-ом-) и -им-. Пока не вспомним те же волшебные буквы спряжений. Тогда получится, что первые два суффикса возможны в первом спряжении, а последний — во втором. Примеры: видимый (II спр.), освобождаемый (I спр.).

Гласная перед суффиксом -вш-

Еще помните простое правило выбора гласной в глаголах прошедшего времени? Тут та же история. Нужно просто восстановить инфинитив. Вот пример:

• лелея-ть → лелея-вш-ий.
• клеи-ть → клеи-вш-ий.
• надея-ть-ся → надея-вш-ий-ся.

Гласная перед суффиксом -нн-

Если страдательное причастие с -нн- образовано от инфинитива на -ать или -ять, то гласная сохраняется. В противном случае мы всегда пишем Е.

Например, у нас слово увеш...нный. Посмотрим на инфинитив: увешать. Заканчивается на -ать, следовательно, пишем ту же гласную в нашем слове: увешанный. Вот другие примеры:

• повешенный (повесить),
• обиженный (обидеть),
• развеянный (развеять).

Практика

Типичная задачка из ЕГЭ для подведения итогов. Справитесь?

Укажите варианты ответов, в которых в обоих словах одного ряда пропущена одна и та же буква. Запишите номера ответов.

1. Выгор...вший (на солнце), разряж...нный.
2. Дремл...щий, (они) ненавид...т.
3. Хлещ...щий, (самолёты) рокоч...т.
4. (Он) улыба...тся, дыш...тся (легко).
5. Колебл...мый, догон...шь (соперника).

К. Ф. Рылеев (1795—1826)

Творчество Рылеева при его жизни вызывало усмешку Пушкина и Дельвига. Строчка: «Я не поэт, я гражданин» — и вовсе воспринималась комической. Да и сам Рылеев виделся многим как второстепенный поэт. В 1826 году он окажется в числе пяти казненных декабристов — Пестеля, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского. И уже после казни фигура Рылеева-мученика, довершившая образ Рылеева-поэта, заняла место среди остальных главных поэтов. Идея мученичества, таким образом, была связана с образом поэта. Тут вспоминаются строки Н. А. Некрасова о Чернышевском:

Его еще покамест не распяли,
Но час придет — он будет на кресте;
Его послал Бог гнева и печали
Царям земли напомнить о Христе.

Здесь общественно-политическая деятельность связана с мученичеством, а распятый на кресте уравнивается не с Христом, а с предтечей, пророком, который послан от Бога гнева и печали — с той целью, чтобы напомнить царям о Боге милости.

Нахожусь под впечатлением от двухчасового размышления Андрея Бауместера на тему «Университет. Прошлое, настоящее, будущее». Делюсь видеороликом и очень важным фрагментом-выпиской.

Громадное количество студентов. Куда им идти? Ждет их мир с их знаниями? Возникает этот разрыв. С одной стороны, ориентация на рынок, с другой стороны — массовые университеты рождают переизбыток людей, которые заканчивают университет. У нас университетов так много, что люди не могут найти себе работу. Возникает недовольство уже на старших курсах. Нужно идти к сокращению университетов. Но всегда в политической борьбе никто не решится на этот шаг. Европа должна сокращать количество студентов, чтобы возвращать университет в «школу лучших»: нужно туда попасть, нужно пройти какие-то испытания, нужно показать свой уровень, нужно доказать, что ты это можешь. Так было в Америке в XIX веке: на математике и латыни резалось очень много людей. Попробуй сдай! И возникает этот коллапс, когда люди с дипломами о высшем образовании сидят по своим квартирам или ходят хмурые по улицам городов, понимая, что их дипломы и то, что им дал университет, никак не связано с реальностью. И этот треугольник (рынок — массовый университет — разрыв между университетом и рынком) изнутри демотивирует студентов. Я наблюдаю очень часто, как на старших курсах у людей очень сильное недовольство, очень много работающих студентов, хотя они не платят за обучение. И часть студентов вообще теряет ритм (переходит на индивидуальное обучение, теряется). Для того чтобы получить диплом. Потому что работодатель требует диплом о высшем образовании. Нужно работать и с работодателями тоже. И в этой ситуации и возникают главные проблемы.

Но для меня главная проблема в другом. То, что сегодня называется университетом, не является таковым. Скажу более жестко: университет не нужен пока современному миру. Тем более когда он забирает у молодых людей так много времени. Потому что университет создавался как совершенно другой проект. И книги об университете, которые пишут сегодня, постоянно нам об этом напоминают. Вот давайте разберем, что школа и университет формировали до XXI века и что, по мнению очень авторитетных авторов, должны формировать сегодня.

1. Умение оценить мир как целое. На это было направлено университетское образование. Когда мы читаем выдающихся немецких физиков 20-х годов, — они прекрасно знают литературу, греческую трагедию, историю, философию. У них совершенно другое воображение.
2. Знать, как выстраиваются большие повествования, т. е. как создаются контексты интерпретации. Ведь образование — это не усвоение фактов, не запоминание событий, не запоминание каких-то блоков информации. Главное в образовании — инсталляция в наш ум, сознание контекста интерпретаций фактов и событий, связей между ними. Того, что не является фактом, того, что не написано в учебниках, того, что нет в словарях, не в Википедии. Это живые связи, которые мы с вами создаем. Обучение мышлению, аналитика, умение синтезировать, критическое мышление — всё это и есть выяснение для себя контекста интерпретации. Нет фактов без системы координат, без интерпретационного контекста. Вот его и должна дать школа и университет. А это связано с первым принципом: видеть мир как целое.
3. Университет должен формировать нас как личность и формировать наши ценностные суждения. Помните, профессор Преображенский не может сдать друга, уехать за границу, оставить доктора Борменталя большевикам, потому что он московский студент, а не Шариков. Это студенческое братство, этос. Недаром студенты и университеты были источниками многих движений и обновлений общества, поскольку там учились люди, которые пытаются видеть мир по-новому, пытаются его переустроить. Моральные суждения, система ценностей — вот, что важно.
4. Эстетический вкус, эстетическое отношение к миру. Человек университетского образования уже с молодости (отбросим винопитие, дуэли и пр.) ходит в прекрасные библиотеки с прекрасными залами, на концерты; это первый опыт романтических приключений, близкой дружбы. Это всё формирует целостный эстетический взгляд.
5. Умение взаимодействовать. Правильная студенческая жизнь — это умение взаимодействовать, это социальность, формирование поведения, чувств, эмоций. Умение встать на точку зрения другого человека, почувствовать его страдания, почувствовать его радость, ощутить его достижения, радоваться его прорывам, соучаствовать в его страданиях. Это великая школа эмпатии. Человек университета и школы — это социальный, взаимодействующий с другими, человек. А не человек, обложенный гаджетами, сидящий в своей коробке и обижающийся на чириканье воробья. Кошка мяукнула — он обижается, его оскорбили. Птичка запела — он обиделся, его оскорбили. Солнце ворвалось в комнату — он проклинает мир, что солнце мешает ему гуглить нужные ему вещи.
6. Большая школа воображения. Именно университетские годы открывают нам великую литературу, театр. Кстати, иезуиты впервые в школы ввели театр для того, чтобы инсценировать идеи, переживать роли других людей, примерять их на себя.

Это можно свести к общему. Университет предполагает взгляд на мир как целое. Это значит, что мы вписываем и свои действия, и свои цели в это целое. Это школа мышления, целостного, критического, непредвзятого. Это школа системы ценностей, школа эстетического переживания, школа социального взаимодействия. И наконец, это политическая гражданская позиция (все европейские революции начинались в университетах).

Университет не совсем востребован в современном мире, потому что нам нужен некий механизм, эффективная машина, которая что-то производит, работает в своих фрагментах, у которой нет опыта ценностного, эстетического мира, которая не привыкла социально взаимодействовать, не чувствует страданий или радости других людей. Вот такие люди, которые сидят по своим норам, клетьям и оттачивают своё профессиональное мастерство, — это не университеты, а скорее специализированные институты. Вообще, это хорошее слово, его не любят сегодня — техникум. Вот сегодня, в XXI веке, востребован техникум, а не университет. Ничего не имею против техникума. Но по смыслу сегодня оно самое современное.

В. И. Водовозов (1825—1886)

В четвертом номере «Русского слова» за 1859 год была напечатана статья Василия Ивановича Водовозова — преподавателя словесности Первой Санкт-Петербургской гимназии и университета. Название статьи: «Существует ли теория словесности и при каких условиях возможно ее существование». Статье 162 года. Но она вся про нас: про экзамены, про подход к преподаванию литературы, про понимание сущности обучения.

В чём преимущественно выразилась наша деятельность по этому предмету? В программах. Много было их написано и даже напечатано; можно надеяться, что еще многое будет сочинено вновь. Но если бы и все эти программы собрать в одну книгу, то нисколько не доставим духовной пищи учащимся, которые должны питаться по-прежнему остатками давно умершей науки. Мы видели различных юношей, приготовляющихся к различным экзаменам, и душевно скорбели об их безотрадном положении. Каково бедному работнику носить груды камней на высокие леса — носить, носить... А здание все-таки не строится! <...>

Нет ничего также забавнее, как видеть деление лирики, эпоса, драмы на неизменные рубрики, подобно тому, как в естественной истории к царству животных относят: рыб, птиц, четвероногих, пресмыкающихся. Куда принадлежит баллада: к лирике или к эпосу? Как сладить с сатирою, с баснею, с идиллией? «Рыбаки» Феокрита, конечно, идиллия, а где представлены не рыбаки, не поселяне, там может ли быть также идиллия? Элегия означает грустную песнь: отчего же нет особенного названия для песни, выражающей радость, страх, удивление, надежду и проч. А романс? <...>

Нет сомнения, что виды литературных произведений могут быть объяснены только исторически: иначе лучше не употреблять голых названий, дающих одно сбивчивое понятие. Сколько придумали подразделений для одних поэм! Поэма лирическая, сатирическая, историческая, героическая! Представлять все эти виды, как отдельно и самостоятельно существующие, крайне затруднительно: нашлись бы сотни фактов, которых нельзя подвести ни под один из них. <...>

«Факты! Факты! Дайте нам фактов!» — говорит современность — и это требование нигде так не основательно, как в теории литературы, которая столь долго писалась одним воздухом умозрения...

Дети заучивают наизусть туманные или витиеватые фразы и совершенно справедливо говорят: «Несносная, скучная теория!» Странное дело! Все убеждены, что словесность должна быть самым занимательным из всех предметов, а на деле выходит, что нет ничего труднее, как найти занимательность в преподаваемой у нас словесности. Самая поэзия служит только к истомлению памяти, и стишки, которые дают заучивать, часто остаются одни горестные воспоминания о вовсе не поэтических нолях и единицах...

Несмотря на то, что написанному 162 года, очень и очень многое описывает происходящее на ЕГЭ по литературе. Да и сам формат экзамена, как известно, определяет и подготовку к нему. В демонстрационном варианте экзаменационной работы по литературе за 2021 год такие тестовые вопросы к фрагменту из пьесы «Гроза»:

Назовите литературное направление, в русле которого развивалось творчество А. Н. Островского и принципы которого отражены в пьесе «Гроза».

Как называется авторские пояснения к речи персонажей?

Назовите художественный прием, основанный на нарушении прямого порядка слов в предложении?

Как называется вопрос, в котором содержится скрытое утверждение?

В некоторых вопросах даже не упоминается произведение. Дело в том, что оно и неважно. Главное — знать термин, ведь это добавляет к работе 12 баллов. Беда только в том, что этот термин, этот ответ не имеет никакого отношения к пониманию смысла прочитанного. Продолжим цитирование статьи.

Скажут, что, объясняя предметы подобным образом, мы не в состоянии будем пройти назначенного программой. Против этого мы не спорим: там, где вся забота не об основательном изучении предмета, в выполнении той или иной программы, пускай чтение и остается одной программой. Со своей стороны мы думаем, что лучше пройти немного, да с теми подробностями, которые составляют в душе живое, вечное знание. Иначе наука будет состоять в одних оглавлениях да в тех коротеньких рецептах, выучивание которых на самом деле подобно впечатлению от принятой микстуры. Все говорят, что нужно практически знакомить с предметом, многие даже преимущественно занимаются в классах чтением писателей. Но тщедушное руководство лежит по-прежнему в виде книги или тетради на столе, и его непременно следует вызубрить к экзамену. Таким образом, экзамен почти никогда не соответствует тому, чем занимается мыслящий преподаватель в классе. При нашей всеобщей болезненной страсти заучивать на память и лености мыслить я полагаю в настоящее время решительно необходимым не давать по теории никаких руководств или записей, а заставлять самих воспитанников при разборе выискивать правила. Задавая разнообразные разборы, вы понемногу приведете их к пониманию системы, которую вовсе не трудно удержать в голове, когда вполне понятно содержание науки. Мы должны наконец понять, что для учащегося главная польза не в определениях, а в усвоении того, что под определениями заключается. Усвоив надлежащим образом содержание, он, может, даст и свое определение, которое будет не хуже помещенных в руководстве. Вся цель науки — достигнуть наконец системы знаний: но пусть эта система будет не один мертвый остов, пусть воспитанник поймет ее, участвуя сам в ее построении. Я думаю, что нет ничего вреднее, как, набив голову определениями, беспрестанно закручивать ум в эту систему, подобно тюку с товарами.

Любопытен также и разбор басни Крылова «Осел и Соловей», который предлагает В. И. Водовозов ученикам. Выкладываю полный текст его статьи.

В. И. Водовозов. Существует ли теория словесности и при каких условиях возможно ее существование // Русское слово. 1859. № 4. С. 1—17.