Рассуждая об образе Обломова, многие говорят о покорности судьбе, о пассивности русского человека. Всю эту, как им кажется, суть русского менталитета отражает слово авось. Сегодня это слово устарело, мы используем другое — удача: на авось — на удачу. И вот слово удача действительно изобличает в человеке пассивность. Чего не скажешь про авось.

В. И. Даль связывает авось с а-во-се ‘а вот я сейчас!’ или с а-въ-сь — ‘(пусть) и в это (тоже)’, т. е. ‘пусть хоть так!’ — авось хоть брось! А вот ещё поглядим!

В. В. Колесов пишет о том, что авось неспроста является существительным — это символ русской удали и бесшабашности, а не тупой покорности судьбе.

В. О. Ключевский пишет: «Расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта склонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось».

Сладость борьбы без малейшего шанса на успех. Нет, тут нет никакой пассивности и покорности судьбе. А есть необъяснимый гибельный восторг.

И так только в русском языке. В украинском авось — «глянь-ка!», в белорусском — «вот оно!», а в древнерусском осе есмь — «вот я (тут)!». Своеобразный вызов, человек накликает на себя предстоящее дело.

В. В. Колесов пишет, что современные словари понимают авось как «необоснованную надежду на случайную удачу», как возможность благополучного развития событий, в котором никто не несёт ответственности за результат, причём заведомо известно, что у человека нет сил и средств самому добиться желанного результата; от него ничего не зависит, но выбора возможности — нет. Пан или пропал. В этом авось! реально выделяется только результат действия. Видя опасность, человек бросается в нее: «Будем драться до последнего!» Нет, не бездействие, не апатия, не лень — человек активен как никогда, да вот действует он в непредсказуемых обстоятельствах жизни, без помощи и без информации о состоянии дел.

Он видит опасность и потому появляется ещё одно выражение, с помощью которого становится возможным преодолеть минутное замешательство, страх и отчаяние: небось. От глагольной формулы не бойсь!

В. В. Колесов пишет, что в середине XVII века протопоп Аввакум употреблял оба слова, различная их по смыслу.

Авось бы у него используется как если бы: в вот если бы та скончалась — как же дети? — «авось бы ты умерла: ведь бы им жить же без тебя!» А вдруг... а случись что...

Небось у Аввакума употреблена как «частица подбадривания» в случае неуверенности и сомнения. О своих сторонниках в вере протопоп говорит: они «не молчать, небось, стреляют их (никониан) праведными словесы своими метко». Да и что с неё, с той сарацинской веры? «Дерзай, плюнь на нея, небось!» Соратнику по борьбе за чистоту веры, Епифанию, за хулы на Никона отрезали язык, и шутит он, говоря Аввакуму: проверь, протопоп, нет языка, «щупай, протопопъ, забей руку в горло-то, небос: не откушу!».

Вот в чём отличие исходных смыслов в наших словесных образах. Авось выражает точное знание: легко не будет; небось — осторожное предположение: мало не покажется; но следом за ним идёт уже вполне определённое да как-нибудь! — обойдётся.

Будет плохо — да ты не бойся — всё обойдётся. Только в совокупности формул понятен русский характер. Вырвешь что-то — и уже враньё. Таковы ответы русского безрассудства на мещански осторожные призывы не лезь!.. не высовывайся!.. не суйся!..

После начала Крымской войны Ф. И. Тютчев пишет жене несколько писем. Два отрывка из них.

Давно уже война висела в воздухе, теперь она сорвалась и всё более и более разгорается в людях. Ничто не выражает так ясно всю меру ненависти к России, как это смехотворное бешенство французских и, в особенности, английских газет после наших последних успехов... Они самым серьезным образом вменяют ей в преступление и относят на ее счет столь известное изречение по поводу какого-то животного: оно было столь свирепо, что защищалось, когда на него нападали. Что же до вероятного исхода борьбы, весь вопрос для меня сводится к следующему: окажется ли ненависть к нам Запада, как Запада католического, так и Запада революционного, в конечном счете сильнее ненависти, которая их разделяет? Весь вопрос в этом...

Ибо — больше обманывать себя нечего — Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора? И, однако ж, это было неизбежным. Вопреки всему — рассудку, нравственности, выгоде, вопреки даже инстинкту самосохранения, ужасное столкновение должно произойти. И вызвано это столкновение не одним скаредным эгоизмом Англии, не низкой гнусностью Франции, воплотившейся в авантюристе, и даже не немцами, а чем-то более общим и роковым. Это — вечный антагонизм между тем, что за неимением других выражений, приходится называть: Запад и Восток.

С.-Петербург. Суббота. 19/31 декабря 1853 г.; 24 февраля / 8 марта 1854 г.

Тело, истерзанное раной, выставили в доме таким образом, что пришедшие тогда проститься вспоминали потом об этом кто с неловкостью, кто с возмущением: «...посторонних посетителей пускали через какой-то подземный ход и черную лестницу»; «...входили и выходили в швейцарскую дверь, узенькую, вышиною в полтора аршина; на этой дверке было написано углем: Пушкин».

Затем — вместо отпевания в Исаакиевском соборе — ночью, тайно тело Пушкина перенесли в Конюшенную церковь. После отпевания вынесли гроб и поставили его в подвале на другом дворе. В подвале гроб с телом стоял двое суток. Затем его отправили из Петербурга в Святые Горы. Ночью, под прикрытием жандармов. Но это только начало.

Гроб сопровождал А. И. Тургенев. В дневнике А. В. Никитенко:

Жена моя возвращалась из Могилева и на одной станции неподалёку от Петербурга увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обернутый рогожею. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали о том, чтобы скорее перепрячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом.
— Что это такое? — спросила моя жена у одного из находившихся поодаль здесь крестьян.
— А бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи — как собаку.

По дороге Тургенев заезжал то к псковскому губернатору на вечеринку, то к П. А. Осиповой в Тригорское — и оставлял тело Пушкина на станциях. «За нами прискакал и гроб...»; «Повстречали тело на дороге, которое скакало в монастырь». Гроб без сопровождения болтается по улицам. Его не покидал только верный слуга Пушкина Никита Козлов.

Погребение. Из-за сильного мороза предать тело Пушкина земле не удалось: могилу «копать не пришлось: земля вся промерзла, — ломом пробивали лёд, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом <...> Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий (настоятель монастыря) вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно».

Какой-то Промысел, сама судьба не позволяли похоронить Пушкина. В 1829 году Пушкин о том и написал:

День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.

И где мне смерть пошлёт судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать...

«Равно повсюду истлевать...»

Ольга Александровна Седакова в своей новой книге о Данте объясняет, почему в «Божественной комедии» всегда открыты врата Ада. Аллегорически постоянная доступность Ада означает «всегда открытую для человека возможность впасть в грех». Но куда более труден другой вопрос: почему же тогда так труден путь в глубины Ада? Свирепое сопротивление адской стражи, защита границ кажутся непонятными, ведь «тюремщики» стерегут грешников, чтобы те не сбежали. Но почему постороннему так трудно войти в эти глубины? Особенно учитывая открытый вход. «Разум, естественный разум, не может знать глубины зла — так же, как он не знает блаженства. Зло — тоже тайна, как и святость. Для его понимания также необходимо откровение». Потому дантовский Ад, как ни парадоксально, начинается в Раю. И глубина Ада сопротивляется знанию человека.

«Чтобы совершить грех, нужно не видеть его природы — так, как эта природа открывается глазам Данте. Откровение зла состоит не только в том, что мы с полной ясностью видим, насколько оно в себе безобразно, но и в том, что мы узнаем, какое это великое страдание для того, кто это зло совершает. Сам он может этого до времени не чувствовать, но то, что в нем страдает и гибнет, — это его человечность, божественный замысел о нём». Человек всегда считает, что делает не зло, а нечто другое: не убиваю тысячи людей, а осуществляю строительство справедливости во имя счастья человечества. Поэтому диктаторы XX века (Сталин, Гитлер, Мао, Энвер Ходжа и др.) и видятся в кровавом кипятке дантовского Флегетона.

Гюстав Доре «Врата ада»

Права Ольга Александровна в том, что только так и возможно учить — учить по-настоящему, а не преподносить готовые схемы.

Взять Пушкина как Пушкина, Шекспира как Шекспира. Упрощение мысли, сведение все к простым дуальностям закрывает возможности. Свободный ум видит истину как она есть и не беспокоится, как его поймут. Еще Пастернак отметил, что люди слишком педагогичны, очень заботятся о том, как передать знание. Человек, обеспокоенный педагогикой передачи знания, вырабатывает много схем. А истинная передача происходит другим образом: в каждой строчке только точки, догадайся, мол, сама. Если знание передается педагогически, будь уверен: ты выучил схему, а не получил знание. Со времен Просвещения человечество так озабочено передачей знаний по схемам воспитания и упрощения, что к сегодняшнему дню сложился образ человека, которому надо все объяснять, упрощать.

Случайно услышал громкий разговор за соседним столиком в кофейне. Одна из собеседниц заявила, что ее сын с первого класса будет на домашнем обучении. Ее подруга уточнила в ответ, как ее ребенок в таком случае будет социализироваться, на что получила ответ: у сына есть друзья, есть семья, есть родственники, проблем с общением не возникнет, взаперти он не останется, взаимодействовать с людьми будет. В школу же ребенок точно не пойдет, потому что «школы в России травмируют детей».

Две мысли по поводу услышанного. Да, какие-то школы действительно травмируют, зарождают у ребенка с первого класса ненависть к знаниям или, что еще хуже, оставляют комплексы на всю оставшуюся жизнь. Но, во-первых, это проблема не только России, а во-вторых, есть и обратные случаи. Зачем же обобщать всё в отрицательную сторону? Второе. Прослеживается интересная логика: образование в сознании современных людей оторвано от воспитания. Школа, мол, дает знания, а общения, социализации, воспитания хватит за ее пределами. Но школа ли это тогда? Образование и воспитание неотделимы друг от друга настолько, что я бы даже говорил о воспитывающем образовании. О том, которое формирует человека как личность, а не передает сумму фактов, формул, чисел, конспектов. Лотман на открытии русской гимназии при Тартурском университете говорил: «Как совесть без развитого интеллекта слепа, но не опасна, так опасен интеллект без совести».

Я не готов отвергать домашнее обучение в ситуации, когда школа причиняет ребенку вред. Но всё-таки. Как можно индивидуально изучать литературу? Несомненно, ребенок может читать и перечитывать, размышлять и писать дома, но он должен быть в классе, чтобы слышать других, ощущать многополярность мира, наблюдать за разнообразием суждений, учиться понимать чужие подходы, интерпретации в ходе урока. В такой атмосфере живой дискуссии открывается произведение, его смыслы. Как тут быть с домашним обучением?