«Земля» Александра Довженко — шедевр немого кинематографа, а может быть и один из шедевров мирового кино вообще. Снятый в 1930 году, фильм вошел в число 250 лучших фильмов всех времен и народов по версии американского издания «Sight & Sound» в 2012 году, а несколько лет спустя был выдвинут «Юнеско» в пятерку лучших фильмов на фестивале мировых шедевров. В советское время фильм оказался под запретом после разгромной критики Горького и Демьяна Бедного (Ефима Придворова). Последний напишет о фильме такой отзыв, после которого Довженко поседеет за одну ночь и всерьез задумается о самоубийстве. Передумать его заставит только смерть Маяковского в том же году.

В центре сюжета находится история села накануне коллективизации. С появлением первого трактора всем становится очевидно, что старой жизни кулаков пришел конец. Очень быстро техника проникает в село. Перемены толкают одного из крестьян на убийство активиста Василя. Но даже его смерть ничего не меняет, а скорее наоборот становится поводом для торжественного митинга во славу колхозного движения. К нему присоединяются остальные крестьяне, в том числе отец Василя. Вот и весь незамысловатый сюжет.

Фильм привлекает не идеологическим содержанием и не глубиной конфликта, а тонкой проработкой кадра. Каждая сцена выверена до мелочей. Вот, например, радостное и долгожданное появление первого трактора в селе. Кулаки встречают радостных активистов, но трактор замолкает на полпути. Причину поломки выясняют не сразу: закончилась вода в радиаторе. Довженко выжимает из этой сцены невероятное напряжение. Камера демонстрирует ожидающую массу крестьян; насмешливо-скептического кулака, который только что пропахал землю и вышел поглядеть на новую технику вместе со своими быками; напряженных до предела партийцев. В этот трудный миг трактор оживает и быстрее прежнего вкатывается в деревню. Подобной эмоциональностью наделены, пожалуй, все сцены фильма.

Однако Довженко не только и не столько воссоздает современные ему реформы 1930-х годов, а пытается поговорить со зрителем на куда более высоком уровне философских обобщений, размышлений о смысле исторических перемен как таковых. Поводом для такого разговора становятся две смерти: деда Семена в начале фильма и активиста Василя.

«Семьдесят пять лет пахал быками землю, шутка сказать. Если бы я был народным комиссаром, дал бы ему орден трудового знамени», — говорит крестьянин. Ему возражает другой: «За быков, диду, орденов не дают». «А за что дают?» — выкрикивает в гневе первый. Семен перед смертью ест яблоко. Рядом сидят дети, которые тоже едят яблоки. Всё озарено нежным солнечным светом, вокруг неторопливо покачивающиеся поля и безоблачное небо. В этом мифологическом времени смерть сменяется жизнью, старое — новым. И потому только лишь усмешку вызывает сцена с кулаком, который шепчет в могилу Семена, как у того там дела. Не остается никакой надежды на возвращение прошлого. Вместе с Семеном умирает целая эпоха: всё то вечное и поэтически прекрасное, на чем испокон веку строилась человеческая жизнь. И тем интереснее итоги смерти Василя, после которой герои вновь говорят о награде: «Большевистким стальным конем разворотил Василь тысячелетние межи <...> Пролетит слава про нашего Василия по всему миру...». Если смерть Семена была прощанием с уходящей прекрасной эпохой, то гибель Василя стала предзнаменованием будущих перемен в их неизбежности. И неспроста первый умирает естественной смертью от старости, а второй — насильственным путем. Какова же новая жизнь?

Довженко переходит к серьезным обобщениям, суть которых сокрыта в метафоризме происходящих событий. Вот невеста Василя не находит себе места от горя и, не сдерживая себя, срывает со стены иконы. (Редкий случай кадров с обнаженной женщиной в советском кино, что и стало громким поводом для критики 30-х годов, в частности, опуса Демьяна Бедного.) Убийца Хома мечется от мук совести, падая на землю. Ритм жизни нарушен. Но люди вслед за утратой обретают новое счастье. Мать Василя рожает нового ребенка; Хома сам приходит к собравшимся людям и вслушивается в их речи. Образ Матери-земли как живого начала бытия торжествует над гибелью и утратой. Фильм заканчивается картинами яблонь под летним дождем, который ассоциируется не только с наступившим обновлением жизни, но и с самой жизнью.