Заметки о русской литературе, культуре, языке

Позднее Ctrl + ↑

Андрей Баумейстер об университете

Нахожусь под впечатлением от двухчасового размышления Андрея Бауместера на тему «Университет. Прошлое, настоящее, будущее». Делюсь видеороликом и очень важным фрагментом-выпиской.

00:00 Общее вступление
01:41 Вводные тезисы об университетском образовании
06:59 В чем заключается всемирный кризис образования?
13:15 Литература для ознакомления темы
15:26 Название и особенности университета средневековья
34:08 Кризис университета и три этапа его подальшего развития
46:35 Университет нового типа
54:15 Каков университет сегодня? Нужен ли он миру сейчас?
01:08:26 Как изменить ситуацию нынешнего восприятия университета?
01:18:54 Краткие итоги темы
01:25:36 О доступности университетского образования
01:30:39 Что и кто дает запрос на определенные формы образования?
01:33:44 Вопрос о финансировании университетов. Связь академий и университетов
01:41:50 Об университете и формировании элит
01:46:05 Вписывается ли университет в современный мир?
01:50:21 Как говорить сегодня об университете в вопросе воспитания ребенка?
01:55:44 Вопрос о приглашенных специалистах университетов
02:01:32 Нужна ли нам Болонская система образования?

Громадное количество студентов. Куда им идти? Ждет их мир с их знаниями? Возникает этот разрыв. С одной стороны, ориентация на рынок, с другой стороны — массовые университеты рождают переизбыток людей, которые заканчивают университет. У нас университетов так много, что люди не могут найти себе работу. Возникает недовольство уже на старших курсах. Нужно идти к сокращению университетов. Но всегда в политической борьбе никто не решится на этот шаг. Европа должна сокращать количество студентов, чтобы возвращать университет в «школу лучших»: нужно туда попасть, нужно пройти какие-то испытания, нужно показать свой уровень, нужно доказать, что ты это можешь. Так было в Америке в XIX веке: на математике и латыни резалось очень много людей. Попробуй сдай! И возникает этот коллапс, когда люди с дипломами о высшем образовании сидят по своим квартирам или ходят хмурые по улицам городов, понимая, что их дипломы и то, что им дал университет, никак не связано с реальностью. И этот треугольник (рынок — массовый университет — разрыв между университетом и рынком) изнутри демотивирует студентов. Я наблюдаю очень часто, как на старших курсах у людей очень сильное недовольство, очень много работающих студентов, хотя они не платят за обучение. И часть студентов вообще теряет ритм (переходит на индивидуальное обучение, теряется). Для того чтобы получить диплом. Потому что работодатель требует диплом о высшем образовании. Нужно работать и с работодателями тоже. И в этой ситуации и возникают главные проблемы.

Но для меня главная проблема в другом. То, что сегодня называется университетом, не является таковым. Скажу более жестко: университет не нужен пока современному миру. Тем более когда он забирает у молодых людей так много времени. Потому что университет создавался как совершенно другой проект. И книги об университете, которые пишут сегодня, постоянно нам об этом напоминают. Вот давайте разберем, что школа и университет формировали до XXI века и что, по мнению очень авторитетных авторов, должны формировать сегодня.

  1. Умение оценить мир как целое. На это было направлено университетское образование. Когда мы читаем выдающихся немецких физиков 20-х годов, — они прекрасно знают литературу, греческую трагедию, историю, философию. У них совершенно другое воображение.
  2. Знать, как выстраиваются большие повествования, т. е. как создаются контексты интерпретации. Ведь образование — это не усвоение фактов, не запоминание событий, не запоминание каких-то блоков информации. Главное в образовании — инсталляция в наш ум, сознание контекста интерпретаций фактов и событий, связей между ними. Того, что не является фактом, того, что не написано в учебниках, того, что нет в словарях, не в Википедии. Это живые связи, которые мы с вами создаем. Обучение мышлению, аналитика, умение синтезировать, критическое мышление — всё это и есть выяснение для себя контекста интерпретации. Нет фактов без системы координат, без интерпретационного контекста. Вот его и должна дать школа и университет. А это связано с первым принципом: видеть мир как целое.
  3. Университет должен формировать нас как личность и формировать наши ценностные суждения. Помните, профессор Преображенский не может сдать друга, уехать за границу, оставить доктора Борменталя большевикам, потому что он московский студент, а не Шариков. Это студенческое братство, этос. Недаром студенты и университеты были источниками многих движений и обновлений общества, поскольку там учились люди, которые пытаются видеть мир по-новому, пытаются его переустроить. Моральные суждения, система ценностей — вот, что важно.
  4. Эстетический вкус, эстетическое отношение к миру. Человек университетского образования уже с молодости (отбросим винопитие, дуэли и пр.) ходит в прекрасные библиотеки с прекрасными залами, на концерты; это первый опыт романтических приключений, близкой дружбы. Это всё формирует целостный эстетический взгляд.
  5. Умение взаимодействовать. Правильная студенческая жизнь — это умение взаимодействовать, это социальность, формирование поведения, чувств, эмоций. Умение встать на точку зрения другого человека, почувствовать его страдания, почувствовать его радость, ощутить его достижения, радоваться его прорывам, соучаствовать в его страданиях. Это великая школа эмпатии. Человек университета и школы — это социальный, взаимодействующий с другими, человек. А не человек, обложенный гаджетами, сидящий в своей коробке и обижающийся на чириканье воробья. Кошка мяукнула — он обижается, его оскорбили. Птичка запела — он обиделся, его оскорбили. Солнце ворвалось в комнату — он проклинает мир, что солнце мешает ему гуглить нужные ему вещи.
  6. Большая школа воображения. Именно университетские годы открывают нам великую литературу, театр. Кстати, иезуиты впервые в школы ввели театр для того, чтобы инсценировать идеи, переживать роли других людей, примерять их на себя.

Это можно свести к общему. Университет предполагает взгляд на мир как целое. Это значит, что мы вписываем и свои действия, и свои цели в это целое. Это школа мышления, целостного, критического, непредвзятого. Это школа системы ценностей, школа эстетического переживания, школа социального взаимодействия. И наконец, это политическая гражданская позиция (все европейские революции начинались в университетах).

Университет не совсем востребован в современном мире, потому что нам нужен некий механизм, эффективная машина, которая что-то производит, работает в своих фрагментах, у которой нет опыта ценностного, эстетического мира, которая не привыкла социально взаимодействовать, не чувствует страданий или радости других людей. Вот такие люди, которые сидят по своим норам, клетьям и оттачивают своё профессиональное мастерство, — это не университеты, а скорее специализированные институты. Вообще, это хорошее слово, его не любят сегодня — техникум. Вот сегодня, в XXI веке, востребован техникум, а не университет. Ничего не имею против техникума. Но по смыслу сегодня оно самое современное.

О. Э. Мандельштам «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь...» в исполнении Псоя Короленко

Стихотворение посвящено строительству канала Москва — Волга, который строили заключенные. Мандельштам видел окончание работ в июле 1937 года по дороге из Савелово. Отсюда и «берега серо-зеленые»: арестантские робы на фоне травы. «Косари умалишенные» — смерть, которая косит людей, как траву.

Во власти терминов

В. И. Водовозов (1825—1886)

В четвертом номере «Русского слова» за 1859 год была напечатана статья Василия Ивановича Водовозова — преподавателя словесности Первой Санкт-Петербургской гимназии и университета. Название статьи: «Существует ли теория словесности и при каких условиях возможно ее существование». Статье 162 года. Но она вся про нас: про экзамены, про подход к преподаванию литературы, про понимание сущности обучения.

В чём преимущественно выразилась наша деятельность по этому предмету? В программах. Много было их написано и даже напечатано; можно надеяться, что еще многое будет сочинено вновь. Но если бы и все эти программы собрать в одну книгу, то нисколько не доставим духовной пищи учащимся, которые должны питаться по-прежнему остатками давно умершей науки. Мы видели различных юношей, приготовляющихся к различным экзаменам, и душевно скорбели об их безотрадном положении. Каково бедному работнику носить груды камней на высокие леса — носить, носить... А здание все-таки не строится! <...>

Нет ничего также забавнее, как видеть деление лирики, эпоса, драмы на неизменные рубрики, подобно тому, как в естественной истории к царству животных относят: рыб, птиц, четвероногих, пресмыкающихся. Куда принадлежит баллада: к лирике или к эпосу? Как сладить с сатирою, с баснею, с идиллией? «Рыбаки» Феокрита, конечно, идиллия, а где представлены не рыбаки, не поселяне, там может ли быть также идиллия? Элегия означает грустную песнь: отчего же нет особенного названия для песни, выражающей радость, страх, удивление, надежду и проч. А романс? <...>

Нет сомнения, что виды литературных произведений могут быть объяснены только исторически: иначе лучше не употреблять голых названий, дающих одно сбивчивое понятие. Сколько придумали подразделений для одних поэм! Поэма лирическая, сатирическая, историческая, героическая! Представлять все эти виды, как отдельно и самостоятельно существующие, крайне затруднительно: нашлись бы сотни фактов, которых нельзя подвести ни под один из них. <...>

«Факты! Факты! Дайте нам фактов!» — говорит современность — и это требование нигде так не основательно, как в теории литературы, которая столь долго писалась одним воздухом умозрения...

Дети заучивают наизусть туманные или витиеватые фразы и совершенно справедливо говорят: «Несносная, скучная теория!» Странное дело! Все убеждены, что словесность должна быть самым занимательным из всех предметов, а на деле выходит, что нет ничего труднее, как найти занимательность в преподаваемой у нас словесности. Самая поэзия служит только к истомлению памяти, и стишки, которые дают заучивать, часто остаются одни горестные воспоминания о вовсе не поэтических нолях и единицах...

Несмотря на то, что написанному 162 года, очень и очень многое описывает происходящее на ЕГЭ по литературе. Да и сам формат экзамена, как известно, определяет и подготовку к нему. В демонстрационном варианте экзаменационной работы по литературе за 2021 год такие тестовые вопросы к фрагменту из пьесы «Гроза»:

Назовите литературное направление, в русле которого развивалось творчество А. Н. Островского и принципы которого отражены в пьесе «Гроза».

Как называется авторские пояснения к речи персонажей?

Назовите художественный прием, основанный на нарушении прямого порядка слов в предложении?

Как называется вопрос, в котором содержится скрытое утверждение?

В некоторых вопросах даже не упоминается произведение. Дело в том, что оно и неважно. Главное — знать термин, ведь это добавляет к работе 12 баллов. Беда только в том, что этот термин, этот ответ не имеет никакого отношения к пониманию смысла прочитанного. Продолжим цитирование статьи.

Скажут, что, объясняя предметы подобным образом, мы не в состоянии будем пройти назначенного программой. Против этого мы не спорим: там, где вся забота не об основательном изучении предмета, в выполнении той или иной программы, пускай чтение и остается одной программой. Со своей стороны мы думаем, что лучше пройти немного, да с теми подробностями, которые составляют в душе живое, вечное знание. Иначе наука будет состоять в одних оглавлениях да в тех коротеньких рецептах, выучивание которых на самом деле подобно впечатлению от принятой микстуры. Все говорят, что нужно практически знакомить с предметом, многие даже преимущественно занимаются в классах чтением писателей. Но тщедушное руководство лежит по-прежнему в виде книги или тетради на столе, и его непременно следует вызубрить к экзамену. Таким образом, экзамен почти никогда не соответствует тому, чем занимается мыслящий преподаватель в классе. При нашей всеобщей болезненной страсти заучивать на память и лености мыслить я полагаю в настоящее время решительно необходимым не давать по теории никаких руководств или записей, а заставлять самих воспитанников при разборе выискивать правила. Задавая разнообразные разборы, вы понемногу приведете их к пониманию системы, которую вовсе не трудно удержать в голове, когда вполне понятно содержание науки. Мы должны наконец понять, что для учащегося главная польза не в определениях, а в усвоении того, что под определениями заключается. Усвоив надлежащим образом содержание, он, может, даст и свое определение, которое будет не хуже помещенных в руководстве. Вся цель науки — достигнуть наконец системы знаний: но пусть эта система будет не один мертвый остов, пусть воспитанник поймет ее, участвуя сам в ее построении. Я думаю, что нет ничего вреднее, как, набив голову определениями, беспрестанно закручивать ум в эту систему, подобно тюку с товарами.

Любопытен также и разбор басни Крылова «Осел и Соловей», который предлагает В. И. Водовозов ученикам. Выкладываю полный текст его статьи.

В. И. Водовозов. Существует ли теория словесности и при каких условиях возможно ее существование // Русское слово. 1859. № 4. С. 1—17.

«Искусственный интеллект — это искусственная глупость»

Прочитал интервью с французским философом Бернаром Стиглером. В сказанном многое мне кажется правдивым. Думается, идея техники действительно не нова: она охватывает миллионы лет человеческой истории. Сегодня, по мнению Стиглера, эта идея выходит на первый план: «Новизна есть, во-первых, в ускорении этих процессов. Во-вторых, посредством этого ускорения происходит то, что сейчас называют разрывом. Разрыв означает, что социальные институты, отношения между людьми и знание больше не успевают за логикой эволюции технологий. В результате технологии развиваются в отсутствие необходимого знания о них и критической способности решать, делать выбор». Вспомнилось интервью Д. С. Лихачева, в котором ученый говорил о том, что сегодня развивается не человек, а техника вокруг человека. Мне кажется, это и есть суть разрыва, о котором говорит Бернар Стиглер. Эта тема подробно была увидена почти 100 лет назад Андреем Платоновым в статье «О первой социалистической трагедии»: «Но сам человек меняется медленнее, чем он меняет мир. Именно здесь центр трагедии. Для этого нужны творческие инженеры человеческих душ. Они должны предупредить опасность опережения человеческой души техникой. Уже сейчас человек не на высоте исторического. <...> Несовершенный человек создаст... из истории такую трагедию без конца и развязки, что его собственное сердце устанет». Опасность опережения человеческой души техникой видят сегодня многие мыслящие люди. Вот и Стиглер очень точно подмечает:

Вопрос в том, что именно представляет собой сегодняшняя глупость. Потому что, как говорил Хайдеггер, бывают эпохи знания, эпохи бытия и эпохи глупости. Глупость сегодня — совершенно не то же самое, чем она была в Древней Греции, в Древнем Риме или в Средневековье. Сегодня быть глупым означает быть пролетаризированным. Сейчас [в более широком масштабе] происходит то, что Маркс и Энгельс называли пролетаризацией рабочих, когда рабочие перестают быть ими и становятся пролетариями. Сегодня мы используем технику, которая сокращает наше знание о мире. Мы думаем, что используем смартфон, но в реальности это он использует нас. Мы служим смартфонам, мы становимся их слугами. Процесс оглупления, если можно так выразиться, осуществляется путем этой пролетаризации. Чтобы изменить ситуацию, надо найти другой подход к технике.

При этом никто — ни Платонов (инженер!), ни Лихачев, ни Стиглер — не являются ретроградами. Очень точно суть такой позиции объяснил Лев Толстой:

Машины — чтобы сделать что? Телеграфы — чтобы передавать что? Школы, университеты, академии — чтобы обучать чему? Собрания — чтобы обсуждать что? Книги, газеты — чтобы распространять сведения о чем? Железные дороги чтобы ездить кому и куда? Собранные вместе и подчиненные одной власти миллионы людей для того — чтобы делать что? Больницы, врачи, аптеки для того, чтобы продолжать жизнь; а продолжать жизнь зачем?

Очевидно, что техника в решении этих вопросов является только средством, а не самоцелью. А ведь эти — сущностные, важнейшие вопросы — сегодня до конца и не решены! Развитие техники опережает их решение. Так что в позиции Стиглера нет никакого ретроградства, а есть реальная тревога и опасение относительно идеи техники как самодовлеющей — бесчеловечной, по своей сути, идеи.

Крайне важный для понимания масштабов проблемы доклад А. Курпатова. Он заслуживает самого пристального внимания.

Для начинающих авторов

Из дневника Л. Н. Толстого за 1902 год.

Если на вопрос: можете ли вы играть на скрипке? вы отвечаете: не знаю, я еще не пробовал, то мы сейчас же понимаем что это шутка. Но когда на такой же вопрос: можете ли вы писать сочинения? — мы отвечаем: «может быть, могу, я не пробовал», — мы не только не принимаем это за шутку, но постоянно видим людей, поступающих на основании этого соображения. Доказывает это только то, что всякий может судить о безобразии бессмысленных звуков неучившегося скрипача (найдутся такие дикие люди, которые найдут и эту музыку прекрасной), но что нужно тонкое чутье и умственное развитие для того, чтобы различать между набором слов и фраз и истинным словесным произведением искусства.

Тютчев и Достоевский

Из письма П. А. Флоренского:

1935.II.8. Соловки. Дорогая Олечка, ты просишь написать тебе о Тютчеве и Достоевском, которых ты неправильно объединяешь как единомышленников. Однако, между ними — глубокое различие, не только по личному складу, но и по основным установкам мироощущения и мировоззрения. Твое внимание поразил хаос. Но у Тютчева хаос, ночь, это корень всякого бытия, т. е. первичное благо, поскольку всякое бытие благо. Хаос Тютчева залегает глубже человеческого и вообще индивидуального различения добра и зла. Но именно поэтому его нельзя понимать как зло. Он порождает индивидуальное бытие и он же его уничтожает. Для индивида уничтожение есть страдание и зло. В общем же строе мiра, т. е. вне человеческой оценки, это ни добро, ни зло, а благо, ибо таков закон жизни. Хаос у Тютчева, как и у древних греков есть высший закон мiра, которым и движется жизнь. Без уничтожения жизни не было бы, как не было бы ее и без рождения. Человечество со всеми своими установлениями и понятиям есть одно, хотя и важнейшее, детище хаоса. И когда хаос не считается с понятиями человеческими, то это не потому, что он нарушает их «назло», что он борется с ними и противопоставляет им их отрицание, а потому, что он их так сказать не замечает. Тютчев не говорит и не думает, что хаос стремится поставить вместо человеческих норм и понятий о добре им обратные; он просто попирает их, подчиняя человека другому, высшему, хотя часто и болезненному для нас закону. Этот высший закон мы способны воспринимать как красоту мiра, как «златотканный покров»; и радость жизни, полнота жизни и оправдание жизни — в приобщении к этой красоте, в постоянном восприятии и сознании ее.

У Достоевского, частично понявшему такое мiрочувствие, но лишь частично или, точнее сказать, временами подымающегося до него, вообще говоря совсем иначе. Достоевский остается на только человеческих оценках и разрешительную деятельность хаоса воспринимает и толкует, как борьбу с добром, как причинение страданий для страданий, как человеческое же действие, но извращенное, направленное на зло. Достоевский, хотя и не везде и не всегда, видит в хаосе не корень жизни, а извращение жизни, перестановку добра и зла, т. е. человеческую же нравственность, но наоборот. Это — злое желание разрушать добро, доставлять страдания, уничтожать только и именно потому, что разрушается и страдает доброе. И Достоевский вскрывает в человеке, больном, извращенном человеке, особенно в себе, т. к. он был больной изломанный человек, эту извращенность, это желание зла ради зла. Сейчас не важно, прав Достоевский, или нет. Важно лишь то, что он и Тютчев говорят о разном: в том время как Тютчев выходит за пределы человечности, в природу, Достоевский остается в пределах первой и говорит не об основе природы, а об основе человека. Когда же он возвышается до Тютчевского мiроощущения, то основу природы называет Землею — понятие весьма близкое к Тютчевской Ночи: «Жизнь полюбить прежде ее смысла», это уже довольно близко к Тютчеву.

Флоренский П. А. Сочинения. В 4 т. Т. 4. Письма с Дальнего Востока и Соловков. М., 1998. С. 180—182.

Русские писатели и либерализм

Н. С. Лесков

«Если ты не с нами, так ты подлец!» Держась такого принципа, наши либералы предписывают русскому обществу разом отречься от всего, во что оно верило и что срослось с его природой. Отвергайте авторитеты, не стремитесь к никаким идеалам, не имейте никакой религии <...>, не стесняйтесь никакими нравственными обязательствами, смейтесь над браком, над симпатиями, над духовной чистотой, а не то вы «подлец»! Если вы обидитесь, что вас назовут подлецом, ну, так вдобавок вы еще «тупоумный глупец и дрянной пошляк».

Ф. И. Тютчев

Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего всё более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей. Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д. и т. п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа. А теперь что мы видим? По мере того, как Россия, добиваясь всё большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней... Словом, в явлении, о котором я говорю, о принципах как таковых не может быть и речи, действуют только инстинкты...

Ф. М. Достоевский

Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм...

Ранее Ctrl + ↓